Неточные совпадения
Ты хочешь, видно, чтоб мы не
уважили первого, святого закона товарищества: оставили бы собратьев своих на то, чтобы с них с живых содрали кожу или, исчетвертовав на части козацкое их тело, развозили бы их по городам и селам, как сделали они уже с гетьманом и лучшими
русскими витязями на Украйне.
Из
русских писателей
уважал он Державина, а любил Марлинского и лучшего кобеля прозвал Аммалат Беком…
Все западные католики и протестанты
уважали мысль и культуру, им не был свойствен обскурантизм, столь свойственный многим
русским православным.
Самые консервативные англикане производят впечатление либералов и левых с
русской точки зрения, все
уважают свободу.
— Разве на одну секунду… Я пришел за советом. Я, конечно, живу без практических целей, но,
уважая самого себя и… деловитость, в которой так манкирует
русский человек, говоря вообще… желаю поставить себя, и жену мою, и детей моих в положение… одним словом, князь, я ищу совета.
— Это единственная из всех старых
русских литературных партий, которую я
уважаю! — заключил с важностью молодой человек.
Александры Григорьевны по всем ее делам: она его, по преимуществу,
уважала за знание
русских законов!
Наконец, и Тебеньков, и Плешивцев — оба
уважают народность, но Тебеньков смотрит на этот предмет с точки зрения армий и флотов, а Плешивцев — с точки зрения подоплеки. Оба говорят:"Есть ли на свете другой такой народ, как
русский!"Но Тебеньков относит свои похвалы преимущественно к дисциплине, а Плешивцев — к смирению.
— Ca да не да. [Так, да не так (франц.)] Сознательность бывает разная. Я, например, сознаю себя
русским — это сознательность здоровая, сильная, освежающая. Но ежели сознательность родит Тебеньковых… извини меня, я такой сознательности и
уважать не могу!
«Как же, — говорю, — ты смеешь на Николая Чудотворца не надеяться и ему,
русскому, всего двугривенный, а своей мордовской Керемети поганой целого бычка! Пошел прочь, — говорю, — не хочу я с тобою… я с тобою не поеду, если ты так Николая Чудотворца не
уважаешь».
Я его похвалил, что он
русского Николая Чудотворца
уважает.
— Я невежда в отношении Гегеля… С Фихте [Фихте Иоганн-Готлиб (1762—1814) — немецкий философ и публицист.] и Шеллингом [Шеллинг Фридрих-Вильгельм (1775—1854) — немецкий философ, оказавший заметное влияние на развитие
русской философской мысли, особенно в 20-е годы.] я знаком немного и
уважаю их, хотя я сам весь, по существу моему, мистик; но знать, говорят, все полезно… Скажите, в чем состоит сущность учения Гегеля: продолжатель ли он своих предшественников или начинатель чего-нибудь нового?..
— Дорогие гости, — сказал он, — теперь, по старинной
русской обыклости, прошу вас,
уважили б вы дом мой, не наложили б охулы на мое хозяйство, прошу вас, дорогие гости, не побрезгали бы вы поцеловать жену мою! Дмитриевна, становись в большом месте и отдавай все поцелуи, каждому поочередно!
— Шайка
русских разбойников или толпа польской лагерной челяди ничего не доказывают. Нет, Алексей: я
уважаю храбрых и благородных поляков. Придет время, вспомнят и они, что в их жилах течет кровь наших предков, славян; быть может, внуки наши обнимут поляков, как родных братьев, и два сильнейшие поколения древних владык всего севера сольются в один великий и непобедимый народ!
— Мы поедем шагом, — сказал Юрий, — так ты успеешь нас догнать. Прощай, пан, — продолжал он, обращаясь к поляку, который, не смея пошевелиться, сидел смирнехонько на лавке. — Вперед знай, что не все москали сносят спокойно обиды и что есть много
русских, которые,
уважая храброго иноземца, не попустят никакому забияке, хотя бы он был и поляк, ругаться над собою А всего лучше вспоминай почаще о жареном гусе. До зобаченья, ясновельможный пан!
— Нет; у нас особенно не любят людей, которых
уважать надо: они нам как бы укором служат, и мы,
русские, на этот счет всех хуже; но все-таки… неужто же этот Червев так во всю жизнь нигде не мог места занять?
Чтобы он любил и
уважал свою жену, это было довольно трудно допустить, тем более что, по мнению очень многих людей, против первого существовали будто бы некоторые доводы, а второе представлялось сомнительным, потому что дядя, с его серьезною преданностью общественным делам, вряд ли мог
уважать брезгливое отношение к ним Александры Ярославовны, которая не только видела в чуждательстве от
русского мира главный и основной признак
русского аристократизма, но даже мерила чистоту этого аристократизма более или менее глубокою степенью безучастия во всем, что не касается света.
«Положим даже, — рассуждал он, — что и в Елене этот польский патриотизм прирожденное ей чувство, спавшее и дремавшее в ней до времени; но почему же она не хочет
уважить этого чувства в другом и, действуя сама как полька, возмущается, когда князь поступает как
русский».
Но оттого-то именно и
уважаю благородную
русскую нацию.
Фридрих Фридрихович был и хлебосол и человек не только готовый на всякую послугу, но даже напрашивавшийся на нее; он и патриотизму
русскому льстил, стараясь как нельзя более во всем русить; и за дела его можно было только
уважать его, а все-таки он как-то не располагал человека искренно в свою пользу.
Наученный посредством своих московских столкновений, что в среде так называвшихся тогда «постепеновцев» гораздо более
уважают те правила жизни, в которых вырос и которые привык
уважать сам Бенни, он не стал даже искать работы у литераторов-нетерпеливцев и примкнул сначала на некоторое время к редакции «
Русского инвалида», которою тогда заведовали на арендном праве полковник Писаревский и Вл. Н. Леонтьев.
Хотя я видел Щепкина на сцене в первый раз, но по общему отзыву знал, что это артист первоклассный, и потому я заметил Писареву, что немного странно играть такую ничтожную роль такому славному актеру, как Щепкин; но Писарев с улыбкою мне сказал, что князь Шаховской всем пользуется для придачи блеска и успеха своим пиесам и что Щепкин, впрочем, очень рад был исполнить желание и удовлетворить маленькой слабости сочинителя, великие заслуги которого
русскому театру он вполне признает и
уважает.
Еще мусье говорит:"уважение к заслугам, чинам, достоинствам, а в особенности к старости — вздор, ни с чем не сообразно, не должно быть терпимо даже. Каждый должен себя ценить выше всего и смотреть на всех как на нечто, могущее быть только терпимо. Старики же? фи! они не должны требовать никакого к себе внимания. Ведь они старики: а что старо, то негодно к употреблению. Глупое правило у
русских:
уважать родителей есть также вздор. И что это родители? — те же старики!.."
Можно, кажется, добавить только, что Ланской
уважал в людях честность и справедливость и сам был добр, а также любил Россию и
русского человека, но понимал его барственно, как аристократ, имевший на все чужеземный взгляд и западную мерку.
Вообще же среди всего, что было в тот год знатного в Ревеле, княгиня Варвара Аркадьевна имела самое первое и почетное положение, и ее серенький домик ежедневно посещался как немецкими баронами, имевшими основание особенно любить и
уважать ее брата, так и всеми более или менее достопримечательными «истинно
русскими людьми».
А какой-то черт шепчет на ухо: «Э, милый друг, все на свете возможно. Стерн, английский великий юморист, больше тебя понимал», и он сказал: «Tout est possible dans la nature» — все возможно в природе. И
русская пословица говорит: «Из одного человека идет и горячий дух, и холодный». Все твои домашние дамы в своем роде прелестные существа и достойны твоего почтения, и другие их тоже не напрасно
уважают, а в чем-нибудь таком, в чем они никому уступить не хотят, — и они не уступят, и они по-своему обработают.
— Нет, это бывает. У них система или, пожалуй, даже две системы и чертовская выдумка. Ты это помни и веру отцов
уважай. Живи, хлеб-соль води и даже, пожалуй, дружи, во всяком случае будь благодарен, потому что «ласковое телятко две матки сосет» и неблагодарный человек — это не человек, а какая-то скверность, но похаживай почаще к священнику и эту суть-то свою, — нашу-то настоящую
русскую суть не позволяй из себя немцам выкуривать.
Вихорев. Впрочем, сколько я заметил, уж такой обычай у
русского народа — потчевать. Я, знаете ли, сам человек
русский и, признаться сказать, люблю и
уважаю все
русское; особенно мне нравится это гостеприимство, радушие…
Касим Амин [Амин Касим (1865–1908) — египетский писатель; его книга"Новая женщина"переведена на
русский язык И. Ю. Крачковским в 1912 г.], прозванный «Лютером Востока», говорит в своей книге «Новая женщина»: «Происхождение разногласия между нами и западными объясняется тем, что они поняли природу человека,
уважают его личность».
В это же время представил я Александру Семенычу, как президенту
Русской академии, Ю. И. Венелина, книгу которого «Древние и нынешние болгаре» он знал и очень
уважал.
Платонов. Ну а вот я так не могу похвалиться этим. Я разошелся с ним, когда у меня не было еще ни волоска на подбородке, а в последние три года мы были настоящими врагами. Я его не
уважал, он считал меня пустым человеком, и… оба мы были правы. Я не люблю этого человека! Не люблю за то, что он умер спокойно. Умер так, как умирают честные люди. Быть подлецом и в то же время не хотеть сознавать этого — страшная особенность
русского негодяя!
И особенно не любил его Ванька Костюрин; сам он носил высокие сапоги, а летом в деревне поддевку,
уважал все
русское, водку, квас, жирные щи и мужиков, и старался говорить грубым голосом и по-простонародному: вместо «кажется» говорил «кажись» и часто употреблял слово «давеча».
Русский народ издавна отличался долготерпением. Били нас татары — мы молчали просто, били цари — молчали и кланялись, теперь бьют немцы — мы молчим и
уважаем их… Прогресс!.. Да в самом деле, что нам за охота заваривать серьезную кашу? Мы ведь широкие натуры, готовые на грязные полицейские скандальчики под пьяную руку. Это только там, где-то на Западе, есть такие души, которых ведет на подвиги одно пустое слово — la gloire [Слава (фр.).].
Это увеличивало сочувствие, которое наследница престола приобретала с каждым днем. Ее уже
уважали и противники. Подле нее образовался кружок приверженцев из
русских. Ей тайком предлагали свои услуги даже Шуваловы и Разумовские. К ней повернулся лицом сам Бестужев, ненавидевший друга Фридриха — Петра.
— Дам их, когда сочту нужным!
Уважаю твоего государя наравне с другими венценосцами, но не подчиняюсь его власти. Я гражданин Венеции и здесь под сильною защитой
русского государя, Иоанна, именем Третьего.
Ложное „народничество“ Достоевского находится в противоречии с замечательными словами о
русском дворянстве, вложенными в уста Версилова: „Я не могу не
уважать моего дворянства.
— Вот так-то, сударь мой, и наука, преподаваемая французами детям
русских бояр, она, как вакса, съест всю доброту и крепость души
русского человека: он не будет знать ни Бога, ни святой православной Руси, не будет иметь чистой любви к царю и отечеству, не станет любить и
уважать своих родителей, не будет годен ни на что и никуда… точно так же, как стали негодны мои сапоги.